Неточные совпадения
— Так заезжай, пожалуйста,
к Болям, — сказала Кити
мужу, когда он в одиннадцать часов, пред тем как
уехать из дома, зашел
к ней. — Я знаю, что ты обедаешь в клубе, папа тебя записал. А утро что ты делаешь?
Нынче поутру Вера
уехала с
мужем в Кисловодск. Я встретил их карету, когда шел
к княгине Лиговской. Она мне кивнула головой: во взгляде ее был упрек.
Как он, она была одета
Всегда по моде и
к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли
к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный
муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.
Там караулила Ольга Андрея, когда он
уезжал из дома по делам, и, завидя его, спускалась вниз, пробегала великолепный цветник, длинную тополевую аллею и бросалась на грудь
к мужу, всегда с пылающими от радости щеками, с блещущим взглядом, всегда с одинаким жаром нетерпеливого счастья, несмотря на то, что уже пошел не первый и не второй год ее замужества.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился
к Фогтову отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет.
Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже
уехал на какую-то консультацию
к больному.
Вечером поздно Серафима получила записку
мужа, что он по неотложному делу должен
уехать из Заполья дня на два. Это еще было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась
к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
Серафима даже заплакала от радости и бросилась
к мужу на шею. Ее заветною мечтой было переехать в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, — только бы
уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась ей в самых радужных красках.
И по выходе замуж она сдерживает свое обещание: когда
муж попросил у ней денег, она
уехала к папеньке, а
мужу, прислала письмо, в котором, между прочим, излагалась такая философия: «Что я буду значить, когда у меня не будет денег? — тогда я ничего не буду значить!
Клеопатра Петровна
уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его совершенно; но скука, больной
муж, смерть отца Павла, который, она знала, никогда бы не позволил сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро будет вдовою, — все это снова разожгло в ней любовь
к нему и желание снова возвратить его
к себе. Для этой цели она написала ему длинное и откровенное письмо...
— Нет, и никогда не возвращу! — произнесла Клеопатра Петровна с ударением. — А то, что он будет писать
к генерал-губернатору — это решительный вздор! Он и тогда, как в Петербург я от него
уехала, писал тоже
к генерал-губернатору; но Постен очень покойно свез меня в канцелярию генерал-губернатора; я рассказала там, что приехала в Петербург лечиться и что
муж мой требует меня, потому что домогается отнять у меня вексель. Мне сейчас же выдали какой-то билет и написали что-то такое
к предводителю.
Вскоре после его первого визита
к ней
муж ее, г. Эйсмонд, приезжал
к нему, но не застал его дома, а потом через полгода они
уехали с батареей куда-то в Малороссию.
Когда Павел снова уселся в коляску и стал уже совсем подъезжать
к усадьбе, им снова овладели опасения: ну, если m-me Фатеева куда-нибудь
уехала или больна, или
муж ее приехал и не велел его принимать, — любовь пуглива и мнительна!
Мари и Вихров оба вспыхнули, и герой мой в первый еще раз в жизни почувствовал, или даже понял возможность чувства ревности любимой женщины
к мужу. Он поспешил
уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной жертвы!
—
Мужа моего нет дома; он сейчас
уехал, — говорила Мари, не давая, кажется, себе отчета в том,
к чему это она говорит, а между тем сама пошла и села на свое обычное место в гостиной. Павел тоже следовал за ней и поместился невдалеке от нее.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. — Начинается с того, что Сольфини бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу.
Муж этой госпожи
уезжает в деревню; она остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в городе, подкупил людей и пробрался
к ним в дом; а другие говорят, что он писал
к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
— Третьего дня
муж уезжал на практику и, как рассказывал мне, был у весьма интересного больного: вообразите, дворянин, статский советник и принадлежит
к секте хлыстов!
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала,
уехала с двумя младшими дочерьми на панихиду по
муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо от дяди проехал
к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец
к нему выглянула одна из горничных.
В самый день отъезда Лябьевых Сусанна Николаевна сказала
мужу, что она непременно желает послезавтра же
уехать в деревню, да и доктор Сверстов, сильно соскучившись по своей gnadige Frau, подговаривал
к тому Егора Егорыча, так что тот, не имея ничего против скорого отъезда, согласился на то.
Арина Петровна не
уехала ни
к Сергию-троице, ни в домик у могилки
мужа, а имение разделила, оставив при себе только капитал.
Затосковала она, ходит по двору сама не своя и говорит мне: «
Уеду я
к своим,
к немцам, Яков, как только
муж помрет, —
уеду!» Я говорю: «Конешно, надо
уезжать!» Помер судья, и
уехала она.
Затем он упрекал ее
мужа в недальновидности: не покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось, что в жизни этого старика она — не единственная радость. Когда он принимал больных и потом
уехал на практику, она ходила по всем комнатам, не зная, что делать и о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее не тянуло теперь ни на улицу, ни
к знакомым, и при воспоминании о прежних подругах и о девичьей жизни не становилось грустно и не было жаль прошлого.
Елена Андреевна(быстро подходит
к Войницкому). Вы постараетесь, вы употребите все ваше влияние, чтобы я и
муж уехали отсюда сегодня же! Слышите? Сегодня же!
Катерина, эта безнравственная, бесстыжая (по меткому выражению Н. Ф. Павлова) женщина, выбежавшая ночью
к любовнику, как только
муж уехал из дому, эта преступница представляется нам в драме не только не в достаточно мрачном свете, но даже с каким-то сиянием мученичества вокруг чела.
Бабушка, еще вращавшаяся тогда в высших кружках, чувствовала, что ее
мужу изменяет фортуна, что он входит в немилость, и не стала лавировать и поправлять интригами падающее положение, а, расставшись равнодушно со светом,
уехала к себе в Протозаново с твердою решимостью не выезжать оттуда.
Надежда Антоновна. Ах, Григорий Борисыч, не говорите! Что я терплю! Как я страдаю! Вы знаете мою жизнь в молодости; теперь, при одном воспоминании, у меня делаются припадки. Я бы
уехала с Лидией
к мужу, но он пишет, чтоб мы не ездили. О ваших деньгах ничего не упоминает.
Бегушев, оставшись один, прикорнул тоже на диване
к подушке головой и заснул крепчайшим сном. Его очень успокоили и обрадовали слова Домны Осиповны, что Олухов
уезжает надолго в Сибирь. Странное дело: Бегушев, не сознаваясь даже самому себе, ревновал Домну Осиповну
к мужу, хотя не имел
к тому никаких данных!
— Мне
мужа надобно проводить: он
уезжает в Сибирь,
к деду! — объяснила она.
— Она и жила бы, но
муж не успел ее пристроить и
уехал к деду, а теперь она… я решительно начинаю понимать мужчин, что они презирают женщин… она каждый вечер задает у себя оргии…
Муж, рассказывают, беспрестанно присылает ей деньги, она на них пьянствует и даже завела себе другого поклонника.
— Не думаю!.. Скорей, это доктор;
муж уехал к нашему адвокату и не скоро вернется, — отвечала Домна Осиповна.
Домна Осиповна, потрясенная страхом, сначала обратилась за советом
к мужу, но, тот, объявив, что в этих делах ничего не понимает,
уехал на практику.
«Вот женщины, — подумал он, — вот любовь их! Забыть обещание, забыть мою нетерпеливую любовь, свою любовь, — забыть все и
уехать в гости! Но зачем она поехала
к графу и почему одна, без
мужа? Может быть, у графа бал? Конечно, бал, а чем женщина не пожертвует для бала? Но как бы узнать, что такое у графа сегодня? Заеду
к предводителю: если бал, он должен быть там же».
Анна Павловна не
уезжала за границу, а жила,
к стыду и поношению своего
мужа, в усадьбе Эльчанинова.
Через четверть часа вошел
к нему Савелий, который спас Анну Павловну от свидания с
мужем тем, что выскочил с нею в окно в сад, провел по захолустной аллее в ржаное поле, где оба они, наклонившись, чтобы не было видно голов, дошли до лугов; Савелий посадил Анну Павловну в стог сена, обложил ее так, что ей только что можно было дышать, а сам опять подполз ржаным полем
к усадьбе и стал наблюдать, что там делается. Видя, что Мановский
уехал совсем, он сбегал за Анной Павловной и привел ее в усадьбу.
Бахтиаров не танцевал; Юлия Владимировна, чтобы окончательно взбесить губернского льва, казалась веселою, счастливою и несколько раз обращалась с нежными выражениями
к Павлу; но Бахтиаров
уехал, и она сделалась грустна, задумчива и решительно не стала замечать
мужа.
На третий день Юлия сама уже решилась сказать
мужу, что завтрашний день приедет
к ним отплатить визит Санич, с которою она познакомилась в прошлое воскресенье. Павел на это ничего не отвечал, но только на другой день, еще часу в десятом утра,
уехал в город.
Катерина Михайловна, исполненная, как известно моему читателю, глубокой симпатии ко всем страданиям человеческим, пролила предварительно обильные слезы; но потом пришла в истинный восторг, услышав, что у Юлии нет денег и что она свои полторы тысячи может употребить на такое христианское дело, то есть отдать их m-me Бешметевой для того, чтоб эта несчастная жертва могла сейчас же
уехать к папеньке и никак не оставаться долее у злодея-мужа.
В самой отдаленной и даже темной комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия со слезами рассказала хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам, был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на днях убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более не в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать
к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только
уехать к отцу.
Белесова. Хорошо вам говорить, вы
уедете с спокойной совестью, вы исполнили свою обязанность, а я останусь лицом
к лицу с ним, с этим
мужем. Ведь это ужас, ужас!
Я видела, что он был взволнован больше, чем обыкновенно; это меня мучило, и я ничего не обещала кузине. Только что она
уехала, я пошла
к мужу. Он задумчиво ходил взад и вперед и не видал и не слыхал, как я на цыпочках вошла в комнату.
Этот тревожный призыв неприятно взволновал Ипполита Сергеевича, нарушая его намерения и настроение. Он уже решил
уехать на лето в деревню
к одному из товарищей и работать там, чтобы с честью приготовиться
к лекциям, а теперь нужно ехать за тысячу с лишком вёрст от Петербурга и от места назначения, чтоб утешать женщину, потерявшую
мужа, с которым, судя по её же письмам, ей жилось не сладко.
Приехав в Москву, я не застал его: он с Марьею Виссарионовною и с маленькими сестрами
уехал в деревню, а Лидия с
мужем жила в Сокольниках; я тотчас же
к ним отправился. Они нанимали маленький флигель; в первой же после передней комнате я увидел Лидию Николаевну, она стояла, задумавшись, у окна и при моем приходе обернулась и вскрикнула. Я хотел взять у ней ручку, чтобы поцеловать; она мне подала обе; ей хотелось говорить, но у ней захватывало дыхание; я тоже был неспокоен.
И Анна Сергеевна стала приезжать
к нему в Москву. Раз в два-три месяца она
уезжала из С. и говорила
мужу, что едет посоветоваться с профессором насчет своей женской болезни, — и
муж верил и не верил. Приехав в Москву, она останавливалась в «Славянском базаре» и тотчас же посылала
к Гурову человека в красной шапке. Гуров ходил
к ней, и никто в Москве не знал об этом.
В последние годы Анна Алексеевна стала чаще
уезжать то
к матери, то
к сестре; у нее уже бывало дурное настроение, являлось сознание неудовлетворенной, испорченной жизни, когда не хотелось видеть ни
мужа, ни детей. Она уже лечилась от расстройства нервов.
— Да, попробуй-ка пальцем тронуть Прасковью Патаповну, — охая, промолвил Василий Борисыч. — Жизни не рад будешь. Хоть бы
уехать куда, пущай ее поживет без мужа-то, пущай попробует, небойсь и теперь каждый вечер почти шлет за мной: шел бы
к ней в горницу. А я без рук, без ног куда пойду, с печки даже слезть не могу. Нет уж,
уехать бы куда-нибудь хоть бы на самое короткое время, отдохнуть бы хоть сколько-нибудь.
Марья Гавриловна приезжала на похороны и в тот же день, как зарыли ее
мужа,
уехала в Самару, а оттуда по скорости в Казань
к своим родным. Лохматов не оставил никакого духовного завещанья; Марье Гавриловне по закону из ее же добра приходилось получить только одну четвертую долю, остальное поступало в семью Трифона Лохматова. Но Трифон, зная, какими путями досталось богатство его сыну, отступился от нежданного наследства, и таким образом Марье Гавриловне возвратился весь ее капитал.
Майор и генеральша решили не посылать депеши, чтобы не смущать Подозерова, а написали простое извещение Форовой, предоставляя ее усмотрению сказать или не сказать
мужу Лары о ее возвращении, и затем
уехали. Филетер Иванович ночевал в кабинете у генерала и рано утром отправился
к Бодростиным для переговоров с Висленевым, а
к вечеру возвратился с известием, что он ездил не по что и привез ничего.
Лара не ревновала
к ней
мужа, но она боялась не совладеть с нею, а
к тому же после венчания Лариса начала думать: не напрасно ли она поторопилась, что, может быть, лучше было бы…
уехать куда-нибудь, вместо того, чтобы выходить замуж.
Одна барышня с офицером бежала, другая бежала и увлекла с собой гимназиста, третья, барыня,
уехала от
мужа с актером, четвертая от
мужа ушла
к офицеру, и так далее, и так далее…
Мысли у нее путались, и она вспоминала, как полковник Ягич, ее теперешний
муж, когда ей было лет десять, ухаживал за тетей, и все в доме говорили, что он погубил ее, и в самом деле тетя часто выходила
к обеду с заплаканными глазами и все куда-то
уезжала, и говорили про нее, что она, бедняжка, не находит себе места.
Это было начало тринадцатого ноктюрна Фильда. Она знала его наизусть и очень давно, еще гимназисткой, когда ей давал уроки старичок пианист, считавшийся одним из последних учеников самого Фильда и застрявший в провинции. Тринадцатый ноктюрн сделался для нее чем-то символическим. Бывало, когда
муж разобидит ее своим барством и бездушием и
уедет в клуб спускать ее прид/анные деньги, она сядет
к роялю и, часто против воли, заиграет этот ноктюрн.